Предмет разговора
Дебаты Максима Резника и Максима Каца, которые нам представили как принципиальное обсуждение о будущем российского сопротивления, таковыми не являлись. Это был спектакль одного актера, который, проиграв внутренний спор в малоизвестной организации, решил вынести свои обиды на публичную сцену, завернув их в обертку высоких материй. Вся эта постановка — идеальная иллюстрация того, почему оппозиционное движение образца 2011 года в итоге потерпело сокрушительное поражение и почему его осколки продолжают отравлять любую живую инициативу.
Максим Резник
Максим Резник, инициатор этого поединка, с первых же минут своего вступительного слова создал когнитивный диссонанс. Он говорил о важности диалога и консолидации, принося извинения за резкие формулировки, которые сам же использовал в твиттере, чтобы затащить оппонента в студию. Он пафосно заявлял о фундаментальных разногласиях в подходах к строительству «российского сопротивления», но в качестве повода для столь серьезного разговора предложил… спор о поправке об анонимности в организации «Депутаты Мирной России». Организации, о существовании которой, как справедливо заметил Кац, 90% зрителей узнали только из анонса этих самых дебатов.
Этот контраст между заявленным масштабом проблемы и ее реальной ничтожностью — ключ ко всему происходящему. Когда политик вместо того, чтобы заниматься реальным делом — расширением аудитории, созданием коалиций, поиском понятных для миллионов людей слов, — тратит свое и чужое время на публичное сведение счетов из-за процедурного вопроса в своем кружке по интересам, это не политика. Это имитация.
Это борьба за статус в песочнице, пока вокруг бушует реальная война и прорастает реальная диктатура. Резник пришел не договариваться. Он пришел обвинять, судить и выносить вердикт, заранее назначив себя и прокурором, и судьей в этом процессе. И именно этот подход, как можно будет увидеть дальше, является главной причиной той самой деконсолидации, в которой он так любит обвинять Каца.
Кто здесь власть?
Центральным элементом атаки, которую Максим Резник так тщательно готовил, стал тезис о борьбе «демократии» с «авторитаризмом». В качестве своего главного «козыря» он представил публике запись с внутреннего совещания, где Максим Кац рассуждает об эффективности «унитарной» модели управления для маленького, по сути, неработающего проекта. Резник подал это как разоблачение — вот он, истинный лик Каца, — жаждущий власти диктатор, противник коллегиальности и демократических процедур!
Резник сознательно задал эту рамку на все дебаты: я, Резник, — защитник демократии, а мой оппонент — скрытый вождист. Это была его главная линия нападения. Но любая громкая декларация должна проверяться на прочность делами. И на протяжении всего эфира эта проверка была провалена им самим с оглушительным треском.
Потому что в ходе этих же дебатов прозвучала идея, которая является настоящим, а не ритуальным тестом на демократичность. Максим Кац предложил то, чего вся «старая гвардия» оппозиции боится как огня: провести новые, открытые и честные выборы в Координационный совет. Не назначать лидеров в кулуарах, не собирать комитеты из «уважаемых людей», а дать сотням тысяч россиян, которые следят за политикой, самим решить, кто их представляет и кому они доверяют.
Казалось бы, вот он, шанс для «демократа» Резника! Шанс поддержать процедуру, которая даст оппозиции реальную, а не самопровозглашенную легитимность. И что мы слышим в ответ от пламенного борца за коллегиальность? Он называет эту идею «бесполезной», «конфликтной» и «путём в никуда». Он заявляет, что это приведет лишь к новым спорам.
В этот момент вся его конструкция рассыпается. Его «демократия» оказывается фикцией. Это демократия для внутреннего пользования, для споров в закрытых чатах, где можно потом слить запись и обвинить оппонента. Но как только речь заходит о настоящей, неконтролируемой демократии, где право голоса имеют не только члены «клуба», но и простые сторонники, — она тут же объявляется вредной и опасной.
Почему? Ответ прост, и он кроется в истории. Последние выборы в КС в 2012 году показали, что реальная популярность часто не совпадает со статусом в тусовке. Тогда избиратели вывели на первые места не только политиков, но и писателей, и журналистов, смешав все карты «профессиональным борцам». Резник боится повторения. Он боится, что честное голосование покажет, что его реальный вес и влияние значительно меньше, чем он пытается демонстрировать.
Его модель — это не демократия, а элитарный клуб, где право голоса имеют только «свои», а все остальные должны лишь внимать их мудрости. «Консолидация» в его понимании — это не поиск компромисса, а подчинение всех его единственно верной, как ему кажется, линии.
Слив видео был лишь предлогом. Это попытка орчернить, обвинить в захвате власти, которой не было. Резник атаковал Каца не за то, что тот предложил авторитарную модель для маленького кружка. Он атаковал его, потому что интуитивно чувствует в нем носителя другого подхода — подхода, где легитимность определяется не членством в комитетах, а реальной поддержкой миллионов людей. Подхода, при котором старые элиты рискуют остаться не у дел.
Он боится не авторитаризма Каца. Он до паники боится его демократии. Потому что Резник буквально проиграл Кацу выборы по внутреннему вопросу об анонимности внутри маленькой горизонатльной структуры с нулевым выхлопом.
Переписывая полдень
Показательный и, откровенно говоря, постыдный момент дебатов — это обсуждение акции «Полдень против Путина». В изложении Максима Резника она предстает неким венцом его стратегической мысли, великим объединяющим проектом, который был цинично атакован и расколот его оппонентом. Это красивая сказка. Вот только это ложь. Это осознанная попытка присвоить чужие заслуги, чтобы скрыть собственный провал и стратегическую импотенцию.
Давайте просто восстановим хронологию, которую так старательно пытаются вымарать из реальности директор фирмы Железняка и сам Максим Резник. Кампания по участию в выборах президента 2024 года как форме протеста началась задолго до того, как политические союзники Резника соизволили о ней вспомнить. Еще в августе 2023 года Максим Кац начал призывать оппозицию не игнорировать выборы. Ответ от лагеря ФБК, к которому примыкает Резник, был четок и ясен: «Не дадим себя посчитать». Прямой призыв к саботажу и бездействию.
Однако нужно признать факт: идею «Полдня» действительно предложил именно Максим Резник в конце сентября. И на этом его реальное участие в её успехе заканчивается. Идея была брошена в инфополе и там же благополучно забыта. Ни сам Резник, ни его могущественные союзники из ФБК не сделали ровным счетом ничего, чтобы превратить ее в массовую кампанию. Она оставалась мертворожденной.
Именно в этот момент ее подхватили другие. Волонтерские группы, те самые «Единороги», которых позже Резник будет пытаться оскорблять странным словом «кацюни». Это мы, в том числе и я лично, с октября начали пинать этот неживой проект, создавать контент, вести аккаунты, агитировать. Пока мы это делали, ближайшие соратники Резника в прямых эфирах называли его идею неэффективной и призывали к бойкоту.
Настоящая мобилизация пришла с Надеждиным, которого к слову, Резник тогда звал «АПшной консервой», которую обещал «вскрыть». Десятки тысяч людей вышли стоять в очереди в штабы не из-за призывов Резника, а потому что их убедили Кац, Шульман, сама команда кандидата. И вот, когда возникло реальное, живое движение, которое они не контролировали, Резник и его союзники решили его возглавить. Они не присоединились — они попытались приватизировать акцию, превратив ее из инструмента в самоцель.
И что же делал сам «автор» идеи, Максим Резник? Он не организовывал, не помогал, не координировал. Он бегал по твиттеру, как ощипанная курица с отрезанной головой, и докапывался до всех, кто делал акцию «неправильно». Он не был лидером — он был токсичным контроллёром, который пытался задушить любую живую инициативу, не вписывающуюся в его рамки «праведного протеста», давил на всех, кто действует не в рамках его видения. Осорбенно сильно на Каца, который якобы саботирует его акцию.
Я знаю это не понаслышке. Мы с Резником созванивались в зуме. Пытались договориться. Выяснили, что принципиальных разногласий нет — только в тактике и сроках. Мы предложили ему диалог и координацию. И что он сделал после этого? Он не пошел в личку. Он пошел активнее сраться в твиттер. А спустя полтора года он там же обвинял лично меня и других людей, которые месяцами продвигали его же идею, в работе на Кремль, после чего трусливо забанил.
Это и есть весь его метод «консолидации». Не убеждать, а клеймить. Не договариваться, а требовать подчинения. Не вести за собой, а мешать тем, кто идет.
И после всего этого он приходит на дебаты и обвиняет Каца в расколе. Он, который сам раскалывает движение своими ультиматумами и оскорблениями. Он, который противопоставил простое и понятное голосование против Путина своей сложной и провальной тактике «приди и постой» (о которой, к слову, я решил пояснить чуть ниже). Он, который своей неадекватностью и агрессией снизил уровень поддержки собственной же акции. Это не просто лицемерие. Это политическое мародерство — попытка украсть чужой успех на руинах собственных провалов и неспособности в коалиции в принципе с кем-то кроме Единоросов.
За кого голосовать?
В основе конфликта между двумя подходами, который высветили эти дебаты, лежит фундаментальное непонимание «профессиональными политиками» психологии обычного человека. Для миллионов людей политика сейчас в условиях выженной земли — это поиск простого, понятного и, главное, безопасного действия, чтобы выразить свое несогласие.
Именно поэтому кампания «Голосуй за Даванкова» (а по сути — за любого, кроме Путина) сработала, а элитарная концепция «Полдень против Путина» в ее первоначальном, «чистом» виде — нет.
Максим Резник и его соратники до сих пор не могут или не хотят этого признать. В их картине мира голосование за Даванкова — это «поддержка военного преступника», моральный компромисс, почти предательство. Они мыслят категориями идеального мира, где на выборы выходят только кандидаты с безупречной репутацией, а избиратель готов рисковать всем ради чистоты жеста.
Но в реальности все иначе. Для сотен тысяч россиян, которые стояли в очередях к избирательным участкам, это не был выбор между «хорошим» и «плохим». Это был единственный доступный способ показать фигу режиму. Голосование за кого-то, пусть даже за технического кандидата, — это всегда психологически более сильное и простое действие, чем голосование против всех или абстрактное «стояние на участке». Человеку нужен кандидат, пусть и временный, чтобы сконцентрировать на нем свою надежду и протест. Даванков, с его риторикой о мире и прекращении войны, стал таким кандидатом. Люди голосовали не за него лично. Они голосовали за мир. Они голосовали против Путина. Они вписывали в бюллетень фамилию Навального, понимая, что это их единственный способ сказать: «Мы здесь, мы не согласны, и нас много».
Это была простая, элегантная и, главное, работающая стратегия. Она дала людям понятную инструкцию. Она позволила им почувствовать себя частью огромного движения. Она создала те самые «Очереди против Путина на участках», которые стали следующим политическим событием после «очередей Надежды», а не мифический «Полдень», который в России почти никто не заметил, а за рубежом он лишь помешал людям проголосовать.
Что же предлагал в это время Резник? Он предлагал сложнейшую, многоуровневую конструкцию, понятную только узкому кругу активистов. «Приходите в полдень, но лучше не голосуйте, а если голосуете, то не за Даванкова, потому что он спойлер, а лучше испортите бюллетень, но так, чтобы это не помогло Путину. А можете и за Путина, но бюллетень не опускайте в урну и уходите…» Этот поток сознания невозможно было объяснить обычному человеку. Это была стратегия, созданная не для людей, а для самоутверждения её авторов.
Они не верили, что оппозиция может победить количественно. Они не верили, что можно собрать больше 50% голосов против Путина. Поэтому они даже не пытались. Вместо этого они сосредоточились на «красоте жеста», на символическом акте, который был важен им самим, но абсолютно бесполезен для реальной политики. Это и есть главный признак поражения и отрыва от реальности: когда процесс становится важнее результата, а чистота собственного пальто — важнее победы. Они проиграли не потому, что Путин силен, а потому, что разучились говорить с людьми и перестали верить в них.
Цена поражения
В ходе дебатов прозвучал ключевой, экзистенциальный для всей оппозиции вопрос: не пора ли признать поражение? И вот тут, в ответе на этот вопрос, обнажилась вся пропасть между политикой как реальной деятельностью и политикой как ритуальным самолюбованием.
Максим Кац, как человек, мыслящий категориями результата, дал честный и единственно возможный ответ для любого, кто хочет двигаться вперед: да, поражение нужно признать. Движение, родившееся на Болотной, проиграло. Оно не достигло своих целей. Более того, страна откатилась в такую архаику, которая не снилась даже в самые мрачные моменты. Признание этого факта — не капитуляция. Это отправная точка. Это диагноз, без которого невозможно лечение. Это анализ ошибок, чтобы не повторять их снова.
И что же мы слышим от Максима Резника? На словах он соглашается. «Да, мы проиграли свой бой», — говорит он, делая скорбное лицо. Но это согласие — фальшивка. Потому что для него признание поражения — это не повод для рефлексии и работы над ошибками. Это индульгенция. Это способ сказать: «Мы героически сражались, но враг был слишком силен, поэтому теперь мы можем ничего не делать, а лишь судить других за недостаточно героическое сражение».
Вся его дальнейшая риторика — это прямое следствие этого подхода. Вместо того чтобы анализировать, почему широкое общественное движение превратилось в элитарный клуб, почему оно потеряло связь с миллионами людей, почему его язык стал непонятен никому за пределами Садового кольца (а теперь — за пределами вильнюсских кафе), он занимается поиском виновных. А виновный всегда один — тот, кто пытается делать хоть что-то иначе.
Это и есть главная патология, которая ест оппозицию изнутри. В какой-то момент базовая политическая работа — расширение числа сторонников — была подменена на свою противоположность: на поиск врагов и сужение круга «достойных». Оппозиция превратилась в элитарный клуб с невероятно высоким порогом входа. Чтобы стать ее сторонником, теперь нужно не просто быть против Путина. Нужно сдать экзамен на «правильность». Нужно знать наизусть всех политзаключенных, разбираться в сортах «хороших русских», иметь безупречную биографию и, желательно, закончить магистратуру по оппозиционной политологии, чтобы не дай бог не перепутать, за кого сегодня можно голосовать, а за кого — уже нет.
И Максим Резник на этих дебатах — идеальный председатель приемной комиссии в этот клуб. Он клеймит тех, кто хочет сделать анонимное участие в протесте, — «снижаете планки!». Он клеймит тех, кто проголосовал за Даванкова, — «пособники военного преступника!». Он ищет предателей, он ищет работающих на Кремль. Он занимается чем угодно, кроме главного — попытки понять, как снова начать говорить с десятками миллионов россиян, которые не хотят жить при Путине, но которым абсолютно чужды и непонятны эти сектантские разборки. Признать поражение — значит признать, что этот путь завел в тупик. Но Резник не готов. Для него этот тупик — уютное и привычное место.
Болото имени себя
«От Резника ощущение лицемерного луркера. Такие несут одну и ту же бадягу лет 5. Я как будто застрял во времени. Смешно что один Кац только сейчас походу начал понимать, что они там все в одном болоте капошатся вполне осознанно. Иной раз подумал бы что это болото и есть один большой агент кремля - ну нельзя ж такими тупыми быть»
И это не просто эмоция. Это диагноз. Резник и подобные ему «профессиональные оппозиционеры» — это политики прошлого, застрявшие в своей собственной временной петле. Они до сих пор мыслят категориями «тусовки», комитетов, заявлений и съездов. Они до сих пор уверены, что политика делается в узком кругу «достойных», а народ должен лишь внимать их мудрым решениям и выходить на улицы по их команде.
Они проспали все. Проспали появление новых медиа, новых лидеров мнений, новых способов коммуникации. Они не заметили, как политика перестала быть уделом исключительно тех, у кого есть партийный билет. Они не поняли, что сегодня реальное влияние имеет не тот, кто состоит в большем количестве комитетов, а тот, кого смотрят и кому доверяют миллионы. Они стали токсичной массой, на которую без слез отвращения взглянуть страшно.
Их реакция на эту новую реальность — страх и агрессия. Когда появляется кто-то, кто действует иначе, кто говорит проще и понятнее, кто собирает аудиторию не на митинги, а на YouTube-каналы, они видят в нем не союзника, а угрозу. Угрозу своему статусу, своему влиянию, своему уютному мирку, где они — признанные вожди. И тогда в ход идут старые, проверенные методы: обвинения в работе на Кремль, поиск предателей, публичные скандалы, требования «выйти на дебаты», которые на самом деле являются вызовом на ритуальную казнь.
Конечно, дело не в тупости и не в прямой работе на врага. Все гораздо прозаичнее и печальнее. Это осознанный выбор. Это сознательное решение копошиться в своем болоте, потому что оно знакомое, понятное, и в нем они — большие жабы. Любая попытка осушить это болото, выстроить что-то новое, большое и открытое, воспринимается ими как экзистенциальная угроза.
Именно поэтому они так агрессивно атакуют Каца. Он для них — чужой. Он пришел извне и показал, что можно действовать иначе — и быть успешным. Он показал, что можно говорить с миллионами, а не с сотнями. Что можно объединять людей вокруг простых идей, а не раскалывать их сложными инструкциями. Что можно признавать ошибки и двигаться дальше, а не бесконечно рефлексировать над поражениями десятилетней давности.
Эти дебаты были не спором двух политиков. Это было столкновение двух эпох. Эпохи старой, ритуальной, элитарной оппозиции, которая давно проиграла и смирилась с этим, и эпохи новой, прагматичной, медийной политики, которая, возможно, тоже проиграет, но которая, по крайней мере, пытается бороться. И глядя на Максима Резника, становится очевидно: пока люди его склада не уйдут со сцены, любое «объединение» будет лишь новым названием для все того же старого, вязкого и бесперспективного болота.
Бумажные генералы
Чтобы понять всю глубину пропасти, отделяющей Максима Резника от современной политики, нужно вслушаться в то, что он считает важным. На протяжении всех дебатов он апеллирует не к людям, не к аудитории, не к результатам, а к структурам. «Антивоенный комитет», «Депутаты мирной России», круглые столы, декларации — вот его валюта, вот его мерило политического веса. В его мире ты являешься значимой фигурой не потому, что тебя слушают миллионы, а потому, что ты состоишь в «правильном» комитете и подписал «правильное» заявление.
Это мышление «бумажного генерала без армии». Человека, который гордится своими погонами и членством в совете старейшин, но не имеет под командованием ни одного солдата. Он с огромным пиететом рассказывает о своих соратниках по этим комитетам — безусловно, уважаемых людях, — но их совокупная аудитория и реальное влияние на ситуацию в России близки к нулю. Это элитарный клуб, который занимается производством заявлений для самого себя. И Резник искренне считает это «сопротивлением».
И что же в этой картине мира является «не сопротивлением»? А вот, например, всё тот же YouTube-канал Максима Каца, который ежедневно смотрят сотни тысяч, а за месяц — миллионы россиян. Это, по мнению Резника, просто «медиа-деятельность», «болтовня». И в этом — вся суть его отрыва от реальности. Он не понимает, что в условиях растущей диктатуры и эмиграции, когда все другие формы политики уничтожены, именно независимые медиа и становятся главным политическим инструментом. YouTube-канал — это и есть современная политическая протопартия. У него есть аудитория (электорат), есть финансирование (донаты), есть идеология (контент), и, главное, есть реальное, измеримое влияние, котоое можно было увидеть на примере очередей за Надеждина.
Резник и ему подобные этого не видят (или старательно не замечают). Они продолжают жить в парадигме начала 2000-х, где политика — это съезды, фракции и кулуарные договоренности. Они не понимают, что легитимность сегодня дает не приглашение на очередной форум, а прямая поддержка аудитории. Они обесценивают эту поддержку, потому что она им неподконтрольна и разрушает их уютный мир, где они — признанные авторитеты. Эта легитимность держится только за счет травли неугодных при имеющейся сумме медийного же ресурса. На том, что условные «западные партнеры» еще меньше нас понимают, а кто кого в российской оппозиции представляет.
В этом и кроется причина их агрессии. Они атакуют Каца не за его взгляды, а за сам факт его успеха. За то, что он доказал: можно быть эффективным политиком, не состоя ни в одном из их комитетов. За то, что он говорит с миллионами, пока те вещают для нескольких тысяч. За то, что он реально мобилизовал людей на улицы ставить подписи за Надеждина, пока они писали очередную декларацию о неприязнании выборов. Он — живое опровержение их собственной значимости. И вместо того, чтобы учиться и перенимать успешный опыт, они пытаются его уничтожить, объявить «неправильным» и «раскольническим». Это не политическая борьба. Это отчаянная попытка бумажных генералов доказать, что их бумажные штабы важнее реального поля боя.
Тактика выжженной земли
Когда у политика не остается реальных аргументов, и единственной целью становится не победа в споре, а уничтожение оппонента, в ход идет самое грязное оружие — проекция и двойные стандарты. И в этом искусстве Максим Резник продемонстрировал уровень мастерства, которому позавидовали бы кремлевские пропагандисты.
Вся его тактика на дебатах — это классическая тактика выжженной земли. Он не пытался убедить. Он пытался «замазать». Он обвинял Каца в непрозрачности финансирования — вечный жупел, который так удобно бросать, когда нечего сказать по-существу. При этом его собственные политические союзники из ФБК являются одной из самых закрытых и непрозрачных структур в оппозиции, годами отказываясь от любой публичной отчетности. Да и сам Резник активно прячет за своей мужественной накуренной лысиной уши Фрираши. Но это, конечно же, другое.
Он обвинял Каца в создании «срачей», в то время как сам инициировал этот «срач», начав с публичных оскорблений в твиттере и вызова на дебаты, которые, как оказалось, не имели под собой никакого реального содержания. Это не просто двойные стандарты. Это осознанная стратегия проекции: приписать оппоненту собственные грехи, чтобы сбить зрителя с толку и перевести разговор с неудобных для себя тем.
Он обвинял Каца в «расколе», но сам делал все, чтобы этот раскол углубить: клеймил миллионы людей, проголосовавших за Даванкова, спекулировал на имени Навального, отказывался от любых компромиссов. Его «единство» — это ультиматум. Его «консолидация» — это требование подчиниться. Любой, кто не согласен, — враг.
Это осознанный выбор. Это тактика, которую оппозиция старой формации оттачивала годами. Вместо того, чтобы расширять свою базу, они занимались ее чисткой. Вместо того, чтобы привлекать новых сторонников, они искали предателей среди старых. Это привело их к поражению.
И они не сделали никаких выводов. Они продолжают действовать так же. Они готовы выжечь все вокруг себя, лишь бы не признавать, что мир изменился, что их методы устарели, что появились новые люди, которые действуют эффективнее. Они готовы утопить в скандалах и взаимных обвинениях любую живую инициативу, если она возникла без их одобрения и не под их контролем.
Поэтому, возвращаясь к началу, эти дебаты были важны. Не потому, что на них обсуждали что-то значимое. А потому, что они, как лакмусовая бумажка, проявили проблему. Есть политика, направленная на победу. Она ищет союзников, говорит с миллионами, признает ошибки и меняется. А есть политика, направленная на сохранение собственного статуса в узком кругу. Она ищет врагов, говорит сама с собой, никогда не признает ошибок и боится любых перемен, но активно делает вид, что хочет консолидации и единения. Но делать вид - не значит делать.
И пока носители второго подхода не уйдут со сцены, любая попытка построить что-то новое и действительно массовое будет обречена на их яростное сопротивление. Потому что для них главный враг — это не Путин. Главный враг — это любой, кто угрожает их монополии на поражение.
Максим Кац
Стратегия Максима Каца на этих дебатах была простой: с первой до последней минуты подвергать сомнению сам смысл мероприятия. Рефрен «Я не понимаю, зачем мы здесь собрались» и «Это никому не интересно» посути позволил ему навязать свою повестку. Вместо обсуждения ничтожного повода все два часа говорили о том, почему подобные публичные разборки вредны для оппозиции. Кац использовал площадку оппонента, чтобы продемонстрировать деструктивность его же, оппонента, методов. Это был сильный и, с точки зрения тактики, выигрышный мета-ход.
Однако в этой победе кроется фундаментальное противоречие. Если дебаты настолько бессмысленны, зачем в них участвовать и тратить на это два часа своего времени и времени своей миллионной аудитории? Сам факт присутствия в студии легитимизировал формат, который он критиковал. Участие создало парадокс: «Я против бессмысленных споров, поэтому пришел на два часа бессмысленно спорить о том, почему спорить бессмысленно». Отказ от участия подтвердил бы его тезис делом, но Кац пришел, дав оппоненту именно ту площадку для атаки, которую тот хотел.
Цена прагматизма
Ключевым моментом дебатов стало столкновение прагматичной политики с ритуальной демагогией. Когда Максим Резник, исчерпав аргументы, перешел к своему главному «моральному» козырю — обвинению в поддержке «военного преступника» Даванкова, — он рассчитывал втянуть Каца в долгую и оправдательную дискуссию. Это была ловушка, и она не сработала.
Кац принял стратегическое решение не играть в поддавки. Он не стал в сотый раз повторять логику своей кампании, которую до этого многократно объяснял. Он отказался тратить эфирное время на заведомо проигрышную для общего дела дискуссию. Атака Резника была не поиском истины, а попыткой заклеймить оппонента и заставить его увязнуть в споре, который невозможно выиграть.
В этом и заключается уязвимость прагматичного подхода: он рассчитан на то, что аудитория достаточно умна, чтобы отличить содержательную критику от ритуального наброса. Для зрителя, не следящего за оппозиционными войнами, отказ Каца подробно отвечать мог показаться цинизмом. Но для тех, кто наблюдал за кампанией, его молчание было красноречивее слов — это был отказ участвовать в ритуальном самобичевании, ставшим смыслом существования для части старой оппозиции. Его цель — не доказать свою правоту Резнику, а выиграть борьбу за умы миллионов, говоря о будущем, а не бесконечно пережевывая старые обиды.
Стратегия замещения
Эта тактика обнажает более крупную стратегию Каца, которую можно назвать не объединением, а замещением. Его коммуникация — это не диалог, а монолог в присутствии оппонента. Постоянно апеллируя к своей большой аудитории и повторяя мантру «это никому не интересно», он не пытался переубедить Резника или его сторонников. Он просто вычеркнул их из уравнения как незначительную величину.
Для человека со стороны это могло показаться высокомерием. Политика — это не только работа со своими сторонниками, но и попытка договориться с оппонентами. Кац же продемонстрировал, что диалог с такими, как Резник, ему неинтересен в принципе. Правда тут не совсем понятно, а что со Световым. Ведь это не он запустил цепочку событий приведших к вызову на дебаты, а сам Кац, в отличие от ситуации с Резником.
Полностью отказавшись играть на «старом поле», он рискует оказаться в изоляции (хотя ему не привыкать). Он строит свою мощную медиа-империю, но уже не сильно пытается наладить связи с другими, пусть и архаичными, центрами оппозиционной жизни. Он не хочет быть первым среди равных в коалиции; он уже фактически воспринимается как чуть ли не единственный носитель «здорового прагматизма». В долгосрочной перспективе это ведет не к консолидации оппозиции, а к созданию еще одного, пусть и самого большого и влиятельного, но формально так же изолированного, пусть и в меньшей степени, лагеря. Он выиграл дебаты, но не сделал ни шага к тому, чтобы подобных дебатов в будущем не было, хотя едва ли эту вину можно возлагать лишь на него, учитывая системную склонность российской оппозиции к разделению на замкнутые группы.