Ультиматум об отказе от гражданства
Есть в интервью моменты, которые не просто вызывают вопросы, а буквально выбивают почву из-под ног. Ты сидишь, слушаешь, казалось бы, умного, образованного человека, бывшего посла, профессора Стэнфорда, и вдруг он произносит фразу, которая обнажает пропасть между его миром и реальностью миллионов людей. У Майкла Макфола такой момент наступил, когда он, с абсолютно серьезным лицом, выдвинул свой ультиматум российским эмигрантам.
Давайте просто вслушаемся в это еще раз:
Мы и лично я хотим, чтобы любой российский мигрант отказался от своего гражданства. Многие россияне хотят эмигрировать, но не хотят отказываться от российского паспорта… Вы должны быть лояльны либо нашей стране, либо Путину.
Стоп. Просто стоп. В этой одной фразе сконцентрировано столько высокомерия, двойных стандартов и оторванного от жизни инфантилизма, что ее можно разбирать часами. Это не просто мнение, это моральное клеймо, которое ставится на людей по единственному признаку — цвету их паспорта. Макфол, представитель страны, чей главный экспортный товар — это идея свободы и индивидуальности, вдруг предлагает самую примитивную форму коллективной ответственности. Ты русский? Значит, ты априори лоялен Путину, пока не пройдешь через публичный обряд очищения — отказ от гражданства.
Это другое
И лицемерие этого тезиса становится просто ослепительным, когда мы вспоминаем, что говорит тот же самый Майкл Макфол о своей собственной стране. Вот его твит, его прямая речь, обращенная к европейцам:
Европейцы, не ставьте крест пока на Америке! Трамп не представляет нас всех.
Как же так, мистер Макфол? Получается, американское общество — сложное, многогранное, полное внутренних противоречий, и его ни в коем случае нельзя судить по одному, пусть даже избранному, лидеру. А российское общество, значит, монолитное, серое, неспособное на внутреннее разнообразие? Там все просто: либо ты с Путиным, либо ты сдал паспорт.
Эта логика не просто ошибочна, она оскорбительна. Она отказывает 140 миллионам человек в праве на собственное мнение, на страх, на сомнения, на сложный моральный выбор. Как ему тут же написали в твиттере:
Откуда у вас взялось, что у нас это работает по-другому? Вы сами, с американским паспортом, не поддерживаете Трампа. Может, вы тоже планируете отказаться от гражданства США, если он снова придет к власти? Вопрос риторический, ответ очевиден.
Стоклновение с реальностью
Но давайте на секунду забудем о морали и лицемерии. Давайте представим, что мы приняли этот ультиматум. И вот тут начинается самое интересное — столкновение стэнфордской теории с российской реальностью. Требование «отказаться от гражданства» — это демонстрация вопиющей некомпетентности человека, который годами работал в России и по идее должен знать ее законы.
Что такое отказ от российского гражданства?
Это не кнопка на «Госуслугах». Это адский бюрократический марафон, который для многих, покинувших страну по политическим мотивам, просто невыполним. Нужно доказать, что у тебя нет долгов по налогам. Нужно принести справку из военкомата о том, что ты не подлежишь призыву. Как это сделать человеку, который уехал из России именно для того, чтобы не быть отправленным на СВО? Вернуться и лично явиться в военкомат? Это даже звучит как злая шутка.
Я вот беженка и тупо не могу отказаться от российского гражданства.
И это реальность. Система построена так, чтобы не выпускать людей, а не помогать им уйти. Требовать от них совершить невозможное, а потом обвинять их в нелояльности — это не просто ошибка, это жестокость.
Но даже это еще не все. Макфол предлагает людям не сменить гражданство, а именно отказаться от него, не предлагая ничего взамен. И вот здесь его тезис переходит из категории «некомпетентный» в категорию «бесчеловечный».
Что такое человек без паспорта? Это апатрид. Призрак, которого не существует для мировой бюрократической машины. Ты не можешь открыть банковский счет, не можешь легально пересечь границу, не можешь устроиться на работу. Ты абсолютно бесправен.
Пусть побегает по миру без паспорта, посидит на земле между границами Украины и Польши, как сейчас сидит парень из России.
То есть, Макфол, борец за демократию, фактически предлагает людям, бежавшим от диктатуры, добровольно лишить себя всех прав и стать современными рабами, вечно зависящими от милости чиновников в лагерях для беженцев. И все это ради того, чтобы доказать свою «лояльность» ему и его стране.
Это симптом болезни
И здесь мы подходим к самому главному. Этот тезис — это не просто частное мнение. Это симптом большой болезни. Когда люди, облеченные властью и влиянием, начинают мыслить такими категориями, они перестают видеть отдельных людей с их трагедиями и судьбами. Они видят лишь «идентифицируемые группы», которые нужно отсортировать: «хорошие» (те, кто сдал паспорт) и «плохие» (те, кто не сдал). И это уже опасно близко к тому, что написано в Статье 7 Римского статута — преследование группы по национальному признаку.
В конечном счете, этот ультиматум не ослабляет режим Путина. Он бьет по тем, кто от этого режима бежал. Он раскалывает антивоенное движение, заставляет людей оправдываться за то, в чем они не виноваты, и подпитывает российскую пропаганду, которая десятилетиями твердит:
Видите? Для Запада вы все враги, независимо от ваших взглядов.
И Майкл Макфол, сам того не понимая, блестяще эту пропаганду подтверждает.
Санкции как оружие против режима
В разговоре о санкциях Майкл Макфол рисует простую и логичную картину. На вопрос, почему ограничения так больно ударили по обычным гражданам, он отвечает с уверенностью опытного политика: цель санкций — «сократить ресурсы» путинского режима, лишить его денег на «специальную военную операцию». Звучит благородно, не так ли? Это как высокоточный удар по финансовым артериям военной машины. Но тут же, без паузы, он добавляет обезоруживающую фразу: «…и они пока не работают.»
«Пока не работают». Эта оговорка, брошенная как бы между делом, должна, по идее, вызвать сочувствие: мол, мы старались, но враг оказался хитрее. Но для тех, кто был в России в конце февраля 2022 года, эта фраза звучит не просто как признание неудачи. Она звучит как откровенная ложь. Потому что санкции сработали. Только совсем не так, как об этом рассказывает Макфол. Они сработали в пользу Путина.
Бегство капитала
Давайте вернемся в те страшные дни. 24 февраля 2022 года.
Шок, ужас, паника. Что сделали тысячи, сотни тысяч россиян, которые не хотели иметь с этой специальной военной операцией ничего общего? Они побежали к банкоматам и в обменники. Выстраивались километровые очереди. Люди скупали доллары и евро по 150, по 200 рублей — по любому курсу, лишь бы спасти свои сбережения, лишь бы получить на руки наличные, с которыми можно было бежать. Они продавали квартиры и машины за бесценок, чтобы успеть уехать. Из российской экономики началось паническое бегство капитала. Деньги утекали из страны как кровь из открытой раны.
Это был тот самый момент, когда финансовая система режима могла оказаться на грани коллапса.
И что же произошло дальше? Западный мир, включая США, где Макфол является одним из идеологов санкционной политики, нанес свой «сокрушительный удар». Российские банки были отключены от SWIFT. Карты Visa и Mastercard превратились в бесполезный пластик за пределами РФ. И в этот момент дверь захлопнулась.
Санкции, которые должны были «сократить ресурсы» режима, на самом деле заперли эти ресурсы внутри страны. Они не дали миллионам людей вывести свои деньги. Они остановили то самое бегство капитала, которое могло бы «обескровить» путинскую экономику в считанные недели. Вместо того чтобы «наказать» режим, эти «адские» санкции дали ему бесценный подарок — время. Время, чтобы ввести драконовские валютные ограничения, заставить экспортеров продавать валютную выручку и стабилизировать рубль.
По сути, Запад своими руками построил финансовую плотину, которая не дала утонуть путинскому режиму в первые, самые панические месяцы. И после этого Майкл Макфол сидит в кресле и с умным видом говорит, что санкции «пока не работают». Это либо поразительная некомпетентность, либо сознательная ложь. Неужели «эксперты» его уровня не могли просчитать такой очевидный эффект? Неужели они не понимали, что, отрезая пути отхода для капитала, они загоняют его обратно в руки тех, с кем якобы борются?
И что мы видим дальше? Прошло больше трех лет. Режим не только не рухнул, но и адаптировался. Да, пострадал средний класс, айтишники, креативные специалисты — те самые люди, на которых Запад якобы делал ставку. Многие из них, лишившись возможности нормально работать и жить за границей, были вынуждены вернуться в Россию, в ту самую небезопасную среду, о которой говорит Дудь.
Так против кого санкции?
А путинская военная машина продолжает работать. Нефть и газ продаются через третьи страны, как Индия и Китай, часто при помощи европейских же танкеров. Параллельный импорт позволяет ввозить в страну все, что угодно, от айфонов до чипов для ракет.
Так против кого на самом деле были направлены эти санкции? Против режима, который в 2022 году получил рекордные доходы от экспорта, а в 2024 году — вторые по величине в истории? Или против тех самых россиян, которых Макфол призывает «остановить войну», но при этом отрезает им все пути для спасения — и финансового, и физического?
Когда Макфол говорит о санкциях, он говорит не как стратег, а как пропагандист. Он озвучивает красивую, простую идею, которая должна понравиться западному избирателю, но которая не имеет ничего общего с реальностью. Его слова о «сокращении ресурсов» — это удобная ширма, за которой скрывается либо колоссальный провал, либо циничный расчет, последствия которого ощутили на себе миллионы обычных людей, но только не те, кто сидит в Кремле. И его признание, что «санкции не работают», — это не скромность, а попытка уйти от ответственности за их катастрофические и, по сути, контрпродуктивные результаты.
Война в Ираке как «ошибка» демократии
Когда Юрий Дудь загоняет Макфола в угол вопросом о вторжении США в Ирак в 2003 году, тот не отрицает очевидного. Да, говорит он, «я был против этой войны». Да, это была «ошибка». Казалось бы, честное признание. Но дьявол, как всегда, в деталях. В том, как он это говорит и что следует за этим признанием.
Да, это опять «другое»
Для Макфола война в Ираке — это не преступление, не акт агрессии, основанный на лжи, а всего лишь «ошибка». Политическая оплошность, которую демократия, в отличие от диктатуры, способна исправить. Он с гордостью рассказывает, как американцы, недовольные войной, просто взяли и проголосовали за Барака Обаму, который ее и прекратил. Звучит как идеальная реклама американской политической системы. Но это не просто упрощение, это наглая подмена понятий, которая полностью игнорирует реальный ход истории.
Давайте вспомним. 15 февраля 2003 года. За месяц до начала войны. Миллионы людей по всему миру выходят на улицы. Рим, Лондон, Мадрид, Нью-Йорк. Это крупнейший антивоенный протест в истории человечества. Люди кричат: «Нет войне!». И что делает «демократия», которую так превозносит Макфол? Она плюет на эти миллионы. Администрация Буша полностью игнорирует волю народа, и бомбардировщики взлетают.
И вот здесь возникает вопрос к мистеру Макфолу: если в вашей хваленой демократии миллионы людей на улицах не могут остановить незаконную войну, то каких действий вы ждете от россиян, для которых одиночный пикет с пустым листом бумаги — это гарантированный автозак и уголовное дело?
Но Макфол идет дальше. Он говорит, что американцы «остановили войну» на выборах 2008 года. Давайте будем точны. Война началась в 2003-м. Выборы, на которых победил Обама, прошли в 2008-м. А окончательный вывод войск состоялся только в 2011 году. То есть «демократии» понадобилось пять с половиной лет, чтобы исправить свою «ошибку». Пять с половиной лет, за которые, по самым скромным подсчетам, погибло более ста тысяч мирных иракцев.
И после этого Макфол имеет наглость стыдить россиян? Он упрекает их в том, что они «не остановили войну» за три года, в то время как его собственная страна, обладая всеми инструментами свободы слова и свободных выборов, прекратила свою агрессию только через пять с половиной лет? Это не просто двойные стандарты. Это моральное банкротство.
Так стыдно или нет?
Когда Дудь спрашивает его, было ли ему стыдно в 2003 году, Макфол уворачивается, как уж на сковородке: «и да, и нет». И тут же переключается на свою любимую тему: это «ложное сравнение», потому что в Ираке был Саддам, а в Украине — демократия.
Давайте разберем и этот аргумент.
Во-первых, предлогом для войны был не Саддам, а мифическое оружие массового поражения.
Во-вторых, для убитого ребенка в Багдаде или в Мариуполе нет никакой разницы, кто сбросил на него бомбу — «борец за демократию» или «авторитарный диктатор». Смерть остается смертью.
Пытаясь оправдать одну бойню «плохим» режимом жертвы, Макфол использует ту же логику, которую использует Кремль, оправдывая свою операцию «денацификацией». Методы пропаганды оказываются поразительно схожими.
Готтентотская мораль
Но самое циничное в этой истории — это то, как Макфол отказывается применять к себе те же моральные категории, которые он навязывает другим. Он легко говорит россиянам: «Как тебе не стыдно?». Но на вопрос о собственном стыде он отвечает уклончиво. Он не готов признать, что он, как гражданин США, плативший налоги, тоже несет свою долю ответственности за смерти в Ираке. Он прячется за «сложностью» демократического процесса, за «ошибками» администрации Буша, за чем угодно, лишь бы не смотреть в зеркало.
Он говорит о том, что в Америке были протесты. Да, были. Но он умалчивает о том, что эти протесты ни к чему не привели. Он говорит о смене власти через выборы. Да, была. Но он умалчивает, что для этого понадобилось пять с половиной лет кровопролития. Он создает миф об идеальной демократии, которая сама себя исправляет, и противопоставляет его мифу о монолитной, рабской России.
Именно в этом и заключается его главное лицемерие. Он судит других по тем идеализированным стандартам, которым никогда не соответствовала его собственная страна. Он требует от людей под дулом автомата того, на что не смогли решиться люди в условиях полной свободы. Он использует трагедию в Украине как моральную дубину, но когда ему напоминают о трагедиях, к которым причастны США, он начинает рассказывать о «контексте», «разных ситуациях» и «нюансах».
Эта избирательная мораль, это удобное жонглирование фактами и есть то, что так возмущает людей. Потому что в конечном итоге, разговор о ценностях превращается в банальное геополитическое противостояние, где «наши» ошибки — это досадные недоразумения, а «их» ошибки — это проявление абсолютного зла.
И Майкл Макфол, к сожалению, является ярким представителем именно такого, лицемерного и самодовольного, подхода.
«Умные русские нам нужны здесь»
Казалось бы, вот он, момент просветления. Когда разговор заходит о том, что санкции бьют по всем без разбора, Макфол вдруг делает шаг назад. Он признает, что санкционный режим должен был быть «умнее». И предлагает решение: нужно было создать стимулы для «умных русских», чтобы они уезжали из России.
«Я хочу, чтобы все те люди, которые раньше работали у Аркадия Воложа в «Яндексе», а это были одни из самых умных людей в России, я хочу, чтобы они работали здесь [в Кремниевой долине]. Я бы не хотел, чтобы они работали над внедрением искусственного интеллекта в российское оружие.»
На первый взгляд, это звучит как здравый смысл. Гуманизм в действии. Давайте поможем талантливым людям, которые против режима, спастись и найти себе применение в свободном мире. Давайте устроим «утечку мозгов», которая ослабит Путина и усилит нас. Но если вслушаться в эту фразу внимательнее, за ней скрывается не столько забота о людях, сколько холодный, прагматичный и донельзя циничный расчет.
Циничный расчет
Макфол говорит не о спасении жизней. Он не говорит о защите прав человека. Он говорит о ресурсах. Для него «умные русские» — это не люди с их судьбами, страхами и надеждами. Это ценный актив, который нужно переманить на свою сторону, чтобы он не достался врагу.
Он не говорит: «Давайте поможем российским врачам, учителям, журналистам, активистам, которые рискуют своей свободой». Нет, он говорит конкретно про сотрудников «Яндекса». Почему? Потому что они — носители технологий. Они — тот самый «человеческий капитал», который можно немедленно интегрировать в американскую экономику и, что еще важнее, в американский военно-промышленный комплекс.
Его беспокоит не то, что эти люди могут оказаться в тюрьме. Его беспокоит то, что они могут начать работать над «российским оружием». Это не гуманизм, это «хедхантинг в условиях войны».
Издержки борьбы
И этот прагматизм полностью объясняет, почему его так мало волнуют проблемы «обычных» россиян. Тех, кто не пишет код для искусственного интеллекта, а просто пытается выжить. Почему их банковские счета заблокированы? Почему они не могут получить визу, чтобы навестить родственников? Ответ прост: они не являются ценным ресурсом. Они — балласт. Издержки борьбы «демократии с автократией».
Это разделение на «полезных» и «бесполезных» беженцев — одна из самых уродливых черт современной западной политики, и Макфол озвучивает ее с обезоруживающей прямотой. Получается, что твое право на спасение и нормальную жизнь напрямую зависит от твоей профессии и твоей потенциальной пользы для экономики США. Ты программист из «Яндекса»? Добро пожаловать, вот тебе грин-карта. Ты независимый журналист из Саратова, которого преследуют за антивоенную позицию? Ну, извини, попробуй получить гуманитарную визу, постой в очереди пару лет.
Двойные стандарты (снова)
Когда речь идет о помощи Украине, политики говорят о защите общих ценностей, о свободе и демократии для всех. Но как только разговор заходит о россиянах, риторика резко меняется. Ценности уходят на второй план, а на первый выходит чистый прагматизм. «Что мы с этого получим?».
Более того, эта позиция создает опасную иллюзию. Макфол и его коллеги, похоже, искренне верят, что если переманить несколько тысяч айтишников, то путинский режим ослабнет и рухнет. Это наивное и опасное заблуждение. Режим держится не на программистах, а на силовиках, пропагандистах и на пассивности большинства. Забирая из страны самых активных и образованных, Запад, возможно, решает свои тактические задачи, но в стратегическом плане он лишь консервирует ситуацию в России, лишая ее потенциала для будущих перемен.
Ведь именно эти «умные люди» могли бы стать ядром нового гражданского общества. Именно они могли бы создавать независимые медиа, образовательные проекты, правозащитные организации. Но вместо того, чтобы поддержать их внутри страны (что, конечно, сложно и рискованно) или хотя бы создать равные условия для всех беженцев, Макфол предлагает простой и выгодный для США путь — забрать себе самых ценных, а на остальных просто закрыть глаза.
Фигуры на шахматной доске
И когда он говорит, что «допустил ошибку», не создав больше возможностей для эмиграции, он снова лукавит. Он жалеет не о том, что не удалось спасти больше людей от диктатуры. Он жалеет о том, что не удалось «выкачать» из России больше ценных «мозгов» для нужд своей страны. Это не раскаяние гуманиста, это сожаление менеджера об упущенной выгоде. И эта холодная, расчетливая логика, прикрытая красивыми словами о помощи, пугает гораздо больше, чем открытая враждебность. Потому что она показывает, что для таких людей, как Макфол, мы — не личности, а всего лишь фигуры на глобальной шахматной доске.
Дипломатия – это светская тусовка
Когда слушаешь рассказы Майкла Макфола о его работе послом в России, складывается странное, почти сюрреалистическое впечатление. Он с упоением вспоминает не о сложных переговорах или прорывных соглашениях, а о… вечеринках. О днях рождения, на которых собиралась вся московская элита. Он описывает это как некую уникальную российскую особенность: мол, формально люди могут быть по разные стороны баррикад, но на дне рождения у «правильного» человека собираются все — «и олигархи, и люди Путина, и Песков, и Немцов».
Он рассказывает об этом с таким наивным восторгом, будто открыл тайный ключ к пониманию русской души. Но что на самом деле он описывает? Он описывает замкнутый, оторванный от реальности мирок московской тусовки, который в 2010-х годах еще пытался играть в «цивилизованные» отношения. Этот мирок не имел ничего общего с жизнью 99% населения России. И тот факт, что Макфол, прожив в стране годы, считает эти светские званные вечера чем-то значимым, говорит о его катастрофическом непонимании страны, в которой он работал.
Его воспоминания о двух контрастных вечеринках — чопорной у «государственника» Сечина в Эрмитаже и разгульной у «либерального» олигарха Прохорова с полуголыми девушками — это вершина его аналитического погружения. Он с ужасом рассказывает, как его охрана боялась, что его сфотографируют на вечеринке Прохорова. Боялись компромата. Вот она, глубина дипломатической мысли. Главная проблема — не попасть в кадр с моделями в бикини, чтобы не писала российская пресса.
Элементы одной системы
Это не анализ, это уровень светской хроники. Макфол, кажется, так и не понял, что и Сечин, и Прохоров, и большинство тех, с кем он пил вино на этих днях рождения, были элементами одной и той же системы. Системы, где публичная политика — это театр, а реальные дела решаются в тени. Он видел декорации, но так и не понял сути пьесы.
И это непонимание элит — лишь одна сторона медали. Другая, еще более важная, — это его полное пренебрежение к российскому народу. В его рассказах народ — это безликая масса, к которой можно обращаться с ультиматумами («сдайте паспорта!») или которую можно просто игнорировать. Он говорит, что встречался с «тысячами русских». Но кто были эти русские? Судя по его же рассказам, это были либо чиновники, либо олигархи, либо горстка оппозиционеров из той же московской тусовки.
Уютный мирок
Он не рассказывает о встречах с учителями из Воронежа, с врачами из Новосибирска, с фермерами из Краснодарского края. Он не пытался понять, чем живет, чего боится и на что надеется та самая «глубинная» Россия, которая и является опорой режима. Его Россия — это Садовое кольцо. Уютный мирок, где все друг друга знают, ходят на одни и те же дни рождения и ведут вежливые беседы, которые ни на что не влияют.
Именно поэтому его призывы «остановить войну» в 2022 году прозвучали так фальшиво. Он обращался не к народу, которого не знает и не понимает. Он обращался к своим старым знакомым по светским званым вечерам, к тем самым элитам, которые, как он наивно полагал, могут что-то изменить. Но элиты давно сделали свой выбор, и этот выбор был не в пользу демократии.
«Сложные» отношения
Его отношения с ключевыми фигурами тоже показательны. С Лавровым у него были «сложные» отношения. Макфол, кажется, до сих пор обижен, что тот не называл его «господин посол», а обращался просто «Майкл». Он воспринимает это как личное оскорбление, не понимая, что это был сознательный дипломатический прием, демонстрация пренебрежения. Он видел форму, но как будто не видел содержания.
С Путиным, по его собственному признанию, у него вообще не было никаких отношений. Путин видел в нем «революционера», и Макфол, похоже, даже гордится этим. Но задача посла — не в том, чтобы нравиться или не нравиться президенту страны пребывания. Задача посла — выстраивать каналы коммуникации, даже с самыми неприятными персонажами. Макфол, судя по всему, с этой задачей не справился. Он остался чужим и для власти, и для оппозиции (Навальный, как он сам признает, избегал с ним встреч), и, что самое главное, для народа.
В итоге, мы имеем дело с человеком, который строит всю свою экспертизу на воспоминаниях о московских вечеринках и разговорах в узком кругу. Он судит о целой стране по поведению нескольких десятков человек, вращающихся в высших сферах. Он не понял ни природу власти в России, ни настроений в обществе. И когда началась «СВО», все его представления рухнули.
Именно поэтому его анализ сегодня так поверхностен, а его предложения так лицемерны. Он все еще пытается играть по правилам той, старой, гламурной Москвы, которой больше нет. Он все еще верит, что можно надавить на «правильных» людей, и все изменится. Но реальность оказалась гораздо жестче и страшнее. И в этой новой реальности Майкл Макфол с его воспоминаниями о днях рождения олигархов выглядит не как серьезный аналитик, а как гость из прошлого, который так и не понял, что вечеринка давно закончилась.
Выходит, что демократия – это карго-культ
На протяжении всего интервью Майкл Макфол оперирует простыми категориями: есть «демократии» (это Запад, это хорошо) и есть «автократии» (это Россия и Китай, это плохо).
В этой черно-белой картине мира демократия — это не просто форма правления, это синоним добра, справедливости и всего самого светлого. И именно эта убежденность позволяет ему так легко судить других.
Но когда Юрий Дудь начинает задавать неудобные вопросы и показывать, что эта идеальная картинка не выдерживает столкновения с реальностью, Макфол демонстрирует поразительную избирательную слепоту. Он готов признавать мелкие «ошибки», но категорически отказывается видеть системные проблемы, которые подрывают саму суть демократии, о которой он так любит говорить.
Избирательная слепота
Возьмем, к примеру, его ответ на вопрос о двойных стандартах. Почему россияне должны страдать от санкций за действия своего правительства, а американцы не страдали после Ирака? Макфол не пытается анализировать этот феномен. Он не говорит о том, что, возможно, международная система несправедлива и что сильные мира сего всегда избегают ответственности. Нет, он просто отмахивается: «это другое», «несравнимые вещи».
А когда Дудь указывает на конкретные примеры, которые ставят под сомнение демократичность западных практик, Макфол включает режим профессора, который читает лекцию нерадивому студенту. Дудь говорит:
Разве это демократия, когда человеку с российским паспортом отказывают в открытии банковского счета только из-за его гражданства?.
Что отвечает Макфол? Он начинает рассуждать о том, что в рыночной экономике частный банк сам вправе решать, с кем ему работать. Он говорит, что у россиянина нет «конституционного права» на поездку в Диснейленд. Это поразительный по своему цинизму ответ.
Вместо того чтобы задуматься о том, не является ли дискриминация по национальному признаку нарушением базовых прав человека, он апеллирует к формальностям. Да, права на Диснейленд в конституции нет. Но есть право не подвергаться дискриминации.
Он ведет себя так, будто демократия — это некий священный текст, а он — его верховный жрец. Если что-то не прописано в «священном писании» (конституции), значит, этого не существует. А если какие-то действия формально соответствуют закону (частный банк имеет право отказать), то их моральная сторона его не волнует.
Карго-культ
Это и есть карго-культ демократии. Когда поклоняются внешним атрибутам — выборам, частной собственности, формальным законам, — но полностью игнорируют ее дух: равенство, справедливость, защиту прав меньшинств. Для Макфола, похоже, демократия — это когда можно свободно выбрать между «Кока-колой» и «Пепси», а не когда система защищает слабого от произвола сильного, будь то государство или корпорация.
И эта слепота достигает апогея, когда речь заходит о состоянии самой американской демократии. Когда Дудь спрашивает его о том, не напоминает ли ему постаревшая и оторванная от реальности Демократическая партия ЦК КПСС, Макфол сначала соглашается, что это была проблема, но тут же заявляет, что «сейчас уже нет». Почему? Потому что его партия проиграла выборы.
Только вдумайтесь в эту логику. Система работает хорошо, потому что мы проиграли. Поражение на выборах для него — это не признак глубокого кризиса и недоверия со стороны избирателей, а доказательство того, что «демократия работает». Это как радоваться пожару в доме, потому что он доказывает, что пожарная сигнализация исправна.
Усталость от элиты
Он отказывается видеть, что миллионы американцев проголосовали за Трампа не потому, что они без ума от него, а потому, что они устали от той самой элиты, которую представляет Макфол. Устали от их лицемерия, от их двойных стандартов, от их оторванности от жизни простых людей. Но для Макфола эти люди — просто «неправильные» избиратели, которые не поняли своего счастья.
Он говорит о том, что после поражения в его партии началась «масштабная борьба» и «обновление». Но что мы видим в реальности?
Мы видим, что те же самые люди, которые скрывали информацию о состоянии здоровья Байдена (что Макфол признает правдой), остаются у власти. Мы видим, что партия до последнего цеплялась за старого и больного лидера, рискуя проиграть выборы человеку, которого они сами называют угрозой демократии. Где же здесь обновление?
Макфол не готов к серьезной рефлексии. Он не готов признать, что демократия — это не застывшая икона, а хрупкий механизм, который может сломаться. И что он ломается не только под ударами авторитарных лидеров вроде Трампа, но и из-за высокомерия и слепоты собственных элит.
Сам себе злобный «Буратино»
Когда молодая российская пропаганда говорит своей аудитории: «Посмотрите, их демократия — это обман, это просто ширма для двойных стандартов и дискриминации», — она, к сожалению, может использовать слова самого Майкла Макфола в качестве доказательства. Он сам, своими руками, дает ей в руки оружие.
Он так долго изучал автократии, что, кажется, забыл, как работает демократия в реальном мире, а не в учебниках Стэнфорда. Он верит в ее ритуалы, но не видит, как из них уходит содержание. И пока он и его коллеги будут продолжать поклоняться этому карго-культу, вместо того чтобы честно говорить о проблемах и несправедливости, они будут лишь укреплять позиции тех, с кем якобы борются. Потому что нет ничего более разрушительного для идеи демократии, чем лицемерный и самодовольный демократ.
Дружба как политический инструмент
На протяжении всего разговора Майкл Макфол неоднократно упоминает своих «друзей» в России. Это его главный козырь, его удостоверение «своего парня», который «понимает» Россию. Он говорит о Борисе Немцове, об Алексее Навальном, о тех, кто оказался в тюрьме или был вынужден бежать. Он произносит их имена с придыханием, как будто простое упоминание этих фамилий автоматически наделяет его моральным авторитетом.
Но чем больше он говорит об этой «дружбе», тем сильнее становится ощущение, что для него эти люди — не столько живые личности со своими трагедиями, сколько функции, элементы его собственной биографии. Это строчки в его резюме: «Дружил с Немцовым, знал Навального, общался с оппозицией».
Строчки в резюме
Когда он рассказывает о Борисе Немцове, он вспоминает не о его идеях или его борьбе, а о том, что Немцов был у него на прощальном приеме в Спасо-хаусе. То есть, главным в этой истории оказывается не трагическая судьба Немцова, а тот факт, что он удостоил своим присутствием вечеринку посла Макфола. Это тонкое, почти бессознательное смещение акцента с чужой трагедии на собственную значимость.
Еще более показателен его рассказ о Навальном. Он с гордостью заявляет:
Навальный был моим другом.
Но тут же, на прямой вопрос Дудя, он признает, что Навальный, будучи в Москве, ни разу с ним не встретился. Ни разу. Почему? Потому что Навальный, как умный и дальновидный политик, прекрасно понимал, что любая встреча с американским послом будет использована кремлевской пропагандой как доказательство того, что он «агент Госдепа». Он берег свою репутацию и не хотел давать врагам ни малейшего повода.
И что же Макфол? Понимает ли он мотивы Навального? Уважает ли он его осторожность? Нет. Для него это, похоже, до сих пор личная обида. Он как будто не может смириться с тем, что главный оппозиционер России не захотел стать частью его светской тусовки. Их «дружба», как выясняется, сводилась к общению в Twitter и встречам в США, когда Навальный уже не мог вернуться в Россию. Это не дружба, это рабочие контакты. Но Макфолу важно называть это именно дружбой, потому что это придает ему вес в глазах западной аудитории.
«Они были моими друзьями»
Это использование имен погибших и заключенных в качестве инструмента для самопрезентации — одна из самых неприятных черт этого интервью. Он не говорит о том, чем он, как бывший посол и влиятельный эксперт, помог этим людям. Он не рассказывает о конкретных действиях, о кампаниях в их поддержку, о попытках вытащить их из тюрьмы. Он просто говорит: «Они были моими друзьями». И точка.
Это сочувствие на расстоянии, которое ничего не стоит. Легко сочувствовать героям, когда они уже мертвы или сидят в тюрьме. Гораздо сложнее было понять и поддержать их тогда, когда они были живы и боролись. Но Макфол, судя по всему, был слишком занят своими вечеринками в Спасо-хаусе и переживаниями о том, как бы не попасть на фото с полуголыми девушками.
Поверхностность во всём
И эта поверхностность проявляется во всем. Когда Дудь спрашивает его о ТЦК в Украине — о жестких, иногда жестоких, методах мобилизации, — что отвечает Макфол? Он говорит:
Это тяжело.
И все. Никакого анализа, никакого сочувствия к людям, которых насильно забирают на фронт. Никаких размышлений о том, как война ломает общество изнутри. Просто короткая, дежурная фраза. Почему? Потому что эти люди — не его «друзья». Они не входят в его элитный клуб. Они — просто статистика, безликие «украинцы», которые должны сражаться.
Его эмпатия очень избирательна. Она распространяется только на тех, кто вписывается в его картину мира, на тех, чьи имена можно с гордостью произнести в интервью. А все остальные — это просто фон для его геополитических рассуждений.
Именно поэтому его финальная фраза о том, в чем сила, звучит так пусто. Он говорит, что сила — в ценностях, в убеждениях, в борьбе за демократию. Но все его предыдущие ответы показывают, что для него эти слова — не более чем абстракции. Он готов легко отказаться от этих ценностей, когда речь идет о прагматичной выгоде для его страны. Он готов применять двойные стандарты, когда судит «своих» и «чужих». Он готов использовать имена героев для собственного пиара.
Настоящая сила — не в громких декларациях, а в последовательности. В способности применять одни и те же моральные стандарты и к себе, и к другим. В умении видеть за геополитическими схемами живых людей. И в этом смысле, Майкл Макфол, несмотря на всю свою эрудицию и опыт, оказывается поразительно слабым. Его сила — это сила пропагандиста, а не мыслителя. Сила человека, который так долго смотрел на мир через призму «большой игры», что разучился видеть в нем просто людей. И это, пожалуй, самая большая трагедия — и его личная, и той политики, которую он представляет.
«Безнадежно»
В какой-то момент интервью Юрий Дудь задает Макфолу простой, но важный вопрос о текущей ситуации на фронте в Украине. И Макфол, не задумываясь, бросает одно слово: «Безнадежно».
Он тут же поправляется, благодарит Дудя за уточнение, говорит, что ошибся даже в английском. Но эта первая, инстинктивная реакция — как оговорка по Фрейду. Она выдает его истинное состояние. Для Майкла Макфола ситуация действительно безнадежна. Но безнадежна не столько для Украины, сколько для него самого, для его мировоззрения, для всей той политики, которую он и его коллеги проводили на протяжении десятилетий.
«Безнадежно» — это слово-приговор. Приговор той идее, что демократию можно «экспортировать», что достаточно приехать в страну, поддержать «правильных» людей, провести несколько семинаров, и вот она, свобода, расцветет пышным цветом. Макфол — один из главных архитекторов этой политики в отношении России в 90-е и 2000-е. Он искренне верил в нее. Он приехал в Россию после развала СССР, как он сам говорит, «помогать строить демократию».
И что в итоге? Полный крах. Вместо демократии — жесткая, имперская диктатура. Вместо интеграции в западный мир — самая страшная война в Европе со времен Второй мировой. И Макфол, глядя на все это, говорит: «Безнадежно».
Нет раскаяния
Но в этом слове нет раскаяния. Нет признания собственных ошибок. Вместо этого он проецирует эту безнадежность на других. Безнадежна ситуация на фронте. Безнадежны россияне, которые не могут свергнуть Путина. Безнадежна сама Россия.
Он говорит:
Мы потерпели неудачу.
Звучит как честное признание. Но кто эти «мы»? В его интерпретации, это некая абстрактная команда «хороших парней», в которую входят и он сам, и «правильные» русские. А виноваты в неудаче, конечно же, «неправильные» русские, которые выбрали Путина, и сам Путин, который оказался коварным диктатором.
Это классический пример снятия с себя ответственности. Он не говорит: «Мои теории были ошибочны. Мое понимание России было поверхностным. Мои действия привели не к тем результатам, на которые я рассчитывал». Нет, он говорит: «Мы старались, но они все испортили».
Он не готов признать, что та «шоковая терапия» 90-х, которую так активно поддерживали американские советники, привела к обнищанию миллионов и породила в народе глубочайшее недоверие к демократии и либерализму. Он не готов признать, что заигрывание с Путиным в начале 2000-х, когда его еще считали «партнером», позволило ему укрепить свою власть. Он не готов признать, что расширение НАТО, независимо от его оборонительных целей, было воспринято в России как угроза и использовано пропагандой для нагнетания антизападных настроений.
«Бояре плохие»
Нет, в его мире все просто. Была прекрасная идея, но плохие исполнители ее провалили. И теперь, когда его проект потерпел фиаско, он сидит в своем уютном стэнфордском кабинете и выносит вердикты: «безнадежно».
Это позиция не аналитика, а обиженного демиурга, чье творение пошло не по плану. Он не пытается понять причины провала. Он просто констатирует его и перекладывает вину на других.
И это проявляется даже в мелочах. Когда он говорит о своем ответе про iPhone на конференции, он признает, что это прозвучало «высокомерно». Но тут же оправдывается: мол, это была «оборонительная позиция» из-за «напряженных отношений». То есть, виноват не он, а «контекст». Виноваты русские, которые создали этот напряженный фон.
«Царь хороший»
Эта неспособность к самокритике — ключевая черта его мировоззрения. Он всегда прав. Даже когда он ошибается, он прав в том, что признает ошибку, но виноваты в ней все равно другие.
И именно поэтому его советы и оценки сегодня так малоценны. Человек, который не способен проанализировать собственные провалы, не может дать адекватный прогноз на будущее. Он застрял в прошлом, в своих старых, неработающих схемах. Он все еще делит мир на «хорошие демократии» и «плохие автократии», не замечая, что реальность гораздо сложнее.
Когда он говорит «безнадежно», он, по сути, расписывается в собственном интеллектуальном банкротстве. Он не видит выхода, потому что все выходы лежат за пределами его устаревшей картины мира. Он не верит, что россияне могут измениться, потому что в его модели они — лишь пассивный объект, который либо принимает «помощь» Запада, либо выбирает диктатуру. Он не видит будущего, в котором Россия может найти свой собственный, не навязанный извне, путь к свободе.
И это, пожалуй, самое печальное. Бывший посол, человек, который должен был стать мостом между двумя странами, на деле оказался еще одной стеной. Стеной из высокомерия, непонимания и отказа от честного разговора, в первую очередь, с самим собой. И пока такие люди будут формировать западную политику в отношении России, ситуация, боюсь, действительно будет оставаться безнадежной.